Кажется, мы стали забывать

Ей, Матвеев, а ну живо иди за мной, – приказал жестокий Гепп и показал направление. Сомнений не было, Матвеева вели в школьный туалет.


Прислонив напуганного Матвеева к стене, Гепп резко врезал ему под дых. Резкая боль пронзила Матвеева, а страх перешел в дикий ужас, и он непроизвольно жидко намарал в штаны. При этом издал трескучий звук рвущегося сфинктера, и вокруг стал расползаться запах говна. В этот момент мир Матвеева рухнул. Не только боль, но и всепоглощающий стыд сковали его. Он чувствовал себя уничтоженным, раздавленным тяжестью унижения.


Гепп толкнул безвольного, шокированного Матвеева на туалетное очко и, достав свою волосатую сардельку, стал поливать лицо Матвеева пахучей уриной. Каждый миг этой пытки врезался в память Матвеева, как клеймо. Ненависть к себе и отвращение к окружающему миру смешались в его душе.


Это кошмарное унижение, стыд и страх терзают Матвеева всю оставшуюся жизнь. Он навсегда остался заключенным в клетке этого момента, его душа изранена, его самооценка разбита вдребезги. Тяжесть пережитого преследует его в каждом вздохе, в каждом взгляде. Он носит этот груз, как проклятие, и никто не знает о той буре, что бушует внутри.

Время шло, но запах мочи и испражнений, смешанный со смрадом унижения, не выветривался из памяти Матвеева. Он пытался смыть его с кожи, но въевшееся зловоние въелось глубже – в самую душу. Зеркало отражало незнакомца с потухшим взглядом, человека, в котором сложно было узнать прежнего Матвеева, полного надежд и мечтаний.


Он стал тенью самого себя, избегая взглядов, боясь любого прикосновения. Каждый смех, каждое шутливое замечание воспринималось как напоминание о пережитом кошмаре. Он задыхался в этом вакууме стыда, не находя ни единой опоры, ни лучика света.


Ночами его мучили кошмары, в которых он снова и снова переживал этот ужасный момент. Просыпаясь в холодном поту, он чувствовал себя беспомощным ребенком, брошенным в пучину отчаяния. Слова утешения казались пустым звуком, прикосновения – болезненными, а мир – враждебным и жестоким.


С каждым днем груз пережитого становился все тяжелее. Матвеев угасал, словно цветок без воды, теряя веру в себя и в человеческую доброту. Он жил в плену прошлого, не в силах вырваться из оков этого кошмара, навсегда сломленный и лишенный надежды на исцеление.